– Чтоб они сдохли, – и опрокинул коньяк в глотку. На этот раз даже занюхивать не стал.
– Пойдешь ко мне работать?
Не, – сказал я. Этот вопрос мы с ним обсуждали не единожды и даже не дважды. – Шеф мой слишком меня ценит.
– Я тебя тоже ценить буду, – сказал он. – Твой агрегат там стоит?
– Мой.
– Как жизнь-то тебя скрутила.
– Поддерживаю отечественного производителя.
– А у меня бы уже давно на приличную тачку заработал.
– Это тактический прием.
– А, – сказал он. – А говоришь, проблем нет.
– Геныч, – сказал я, – моя проблема носит трансцендентальный характер.
– О как, – глубокомысленно сказал Геныч. – Какие мы с утра пораньше корки-то мочим, а? Можешь рассказать все своему гуру. Он эти транец… кране… короче, педерастические эти проблемы, как два пальца об асфальт.
– Это ты, что ли?
– Ага. Только я на трезвую голову не могу. Милейшая!
Явившаяся на вопль официантка действительно была достаточно милой. Точеная фигурка, стройные ноги. Геныч ущипнул ее за… фартук.
– Коньяку, – сказал он. – Скажи Тиграну, лучшего коньяку.
– Конечно, – сказала она и удалилась, виляя… фартуком.
Я налил себе полный стакан минералки. После опохмелки в голове прояснилось, но, как говорит народ, «трубы горели».
– С наилучшими пожеланиями от Тиграна Нахапетовича, – сказала официантка, ставя перед Генычем бутылку армянского.
– Ему прямой в ту же область, – сказал Геныч. – Милейшая, как тебя зовут?
– Марина.
– Мариночка, – сказал Геныч. – Хочешь большой и чистой любви?
– А кто же ее не хочет-то?
– Приходи сегодня вечером на сеновал… Хотя где я тебе посреди города сеновал найду? Короче, приходи сегодня вечером куда-нибудь. Я там обязательно буду.
– Все вы так говорите, – сказала Марина, открывая бутылку.
– Гусары не врут, – сказал Геныч.
– А вы – гусары?
– Ага, – сказал Геныч. – Мы вот с ним, – он ткнул пальцем в меня, – незаконные дети поручика Ржевского.
– Оба?
– Оба. У поручика Ржевского было много незаконных детей. Это у него законных не было.
– А если я тоже?
– Что тоже?
– Тоже незаконная дочь этого поручика?
– Не может быть, – сказал Геныч.
– Почему?
– Потому что тогда я не смогу за тобой приударить, – сказал Геныч. – Не могу же я ударять за сестрой. Или могу?
– Не можешь, – сказал я.
– Вот и я говорю, что не могу. Так что никакая ты не дочь. Позвони мне, номер у твоего начальника есть.
– Обязательно, – сказала она и удалилась.
Геныч набулькал себе еще стакан, провозгласил свой обычный тост и выпил. Учитывая, что он не просыхал всю ночь, мне оставалось только удивляться, куда это столько влазит.
– Говори, сын мой.
– О чем?
– О проблеме.
– Да это и не проблема в общем-то, – сказал я. – Просто… Вот ты, старый и мудрый, скажи мне: в чем смысл?
– Смысл чего?
– Всего, – сказал я.
– А, – сказал он. – Вот, значит, оно как.
– Да.
– Смысл всего? Философом решил заделаться, значит.
– Типа того.
– Смысл жизни, – сказал Геныч, – состоит в том, чтобы жить.
– А дальше?
– А дальше – хрен его знает. Сдохнем – увидим.
– И все?
– Все, – сказал он серьезно. – Слушай, братан, если ты задаешься таким вопросом, значит, тебе повезло. Это, знаешь ли, для многих является роскошью. Для большинства работяг смысл жизни – заработать себе бумажек на жизнь. На еду, на старую машину и ее ремонт, на подъем детей, на квартиру, на новый холодильник. У них нет времени еще и спрашивать: зачем? Вот ты. Ты родился, учился, вырос. Ты работаешь, рубишь реальное бабло. Ездишь на новой машине, живешь тоже не на вокзале. Ты можешь расслабиться, можешь выпить, покурить, поговорить с интересным человеком, то есть со мной. Многие не могут и этого.
– Значит, смысл в деньгах?
– Деньги – грязь, – сказал Геныч. – Правда, грязь целебная и полезная. Но все равно грязь. Жить можно и без нее. Смысл жизни, он ведь разный и у каждого свой. У каждого человека, у каждого времени, у каждой страны. Вот в Америке все построено на бабках. Им просто, у них души нет. А у нас – гребаная русская ментальность, которую умом не понять, штангенциркулем не измерить. У пещерного человека смысл был такой – завалить мамонта, увернуться от когтей саблезубого тигра и дожить до вечера. У коммуниста – я имею в виду реального, красного коммуниста, а не теперешних, бледно-розовых – смысл жизни был в построении светлого будущего для всех. У капиталиста смысл в построении светлого будущего для одного конкретного человека – для себя.
– А у тебя какой смысл?
– У меня смысл жизни в самой жизни, – сказал Геныч. – Мне, видишь ли, сам процесс нравится. Он меня буквально завораживает. До смерти.
– То есть?
– Ищи, – сказал Геныч. – Может, твой смысл в бесконечном поиске.
– Утешил, нечего сказать.
– Философия не дает однозначных ответов, – сказал Геныч. – Ты хочешь, чтобы тебе все на блюдечке выложили? Вот ты, Вася Пупкин, вот твое свидетельство о рождении, а вот приложенная к нему памятка со смыслом жизни. Так ты хочешь?
– Так было бы проще.
– Так было бы скучно, – сказал Геныч.
У меня зазвонил телефон.
– Извини, – сказал я Генычу. – Алло.
– Гоша? – Это был Серега. Голос у него был мутный.
– Он самый, – заверил я.
– Как ты после вчерашнего?
– Похмелился уже, – сказал я.
– Я тоже, – сказал он. – Слушай, я чего звоню. У меня тут фигня какая-то в кармане, круглая, блестящая, но на деньги не похожа. Может, твоя?
Я прикинул, что бы это могло быть.
– Вряд ли.
– А, – сказал он. – А я думал, может, плата какая материнская или еще что.