Одиннадцатый звонок.
Жириновский! Как я о нем забыл-то! Его же срочно надо в текст вставить, как же вступление – и без Жирика! Какая песня без баяна, какое стебалово без сына юриста. А про что? Про сапоги и Индийский океан или как они с Немцовым водой плещутся? С Жириком трудно, слишком выбор большой.
Тринадцатый звонок.
Не утихомирились еще. Значит, по делу звонят, другие бы давно плюнули. Наверное, придется ответить.
– Алло?
– Ты что, дрыхнешь, скотина?
– Здравствуй, Катя. Я тоже рад тебя слышать.
– У меня уже телефон раскалился, пока я до тебя дозваниваюсь.
– Зато тебе не холодно.
– Мне и так не холодно.
– Искренне за тебя рад.
– Стоп. Я тебя знаю, как облупленного, такой треп ты можешь поддерживать бесконечно, а нам с тобой надо серьезно поговорить.
– Назови только время и место.
– По телефону. Я сегодня созванивалась с издательством, и у меня для тебя плохие новости.
– Они отложили публикацию на год?
– Хуже. Они совсем ее сняли.
– Почему?
– Хороший вопрос, Сереженька. Когда я услышала об этом, я приехала к главному редактору и спросила у него лично. Его ответ занял сорок минут.
– А если сжато?
– Никогда не любила конспекты. Но если коротко – твоя книга по своей концепции идет вразрез с общей политикой их издательского дома.
– И в чем это выражается?
– Она антисоциальна, так мне сказали.
– И что это значит?
– Это значит, что ты не любишь народ, о котором пишешь, и страну, в которой живешь.
– Да, я не люблю народ. Народ никто не любит. Народ – это серая аморфная масса, и ее невозможно любить. Любить можно только конкретных паца… людей. Народ никто не любит. А что касается страны… Чтобы любить это, надо быть извращенцем. Я – извращенец, но не до такой степени.
– Кроме того, редактор сказал, что ему не нравится твой стиль, и тут я с ним полностью согласна. Хочешь навскидку? Что это за фраза «троллейбус блеванул пассажирами на тротуар»?
– Это метафора.
– Она тошнотворна.
– Зато она точно отражает реальное состояние дел. Ты видела, что творится по утрам в общественном транспорте?
– Нет.
– Конечно, ты не видела. У тебя хорошая машина, и она не ломается два раза в неделю.
– Мы сейчас говорим не обо мне, но раз уж тебя так волнует моя машина… Да, у меня хорошая машина, потому что я хороший агент. И, если бы ты был хорошим писателем, у тебя бы тоже была хорошая машина. А у тебя плохая машина, и это значит, что ты плохой писатель.
– Я – хороший писатель.
– Хороших писателей публикуют.
– Меня тоже публикуют.
– Да, благодаря мне. Но не больше одного раза в каждом издательстве, пока главного редактора не похоронят под письмами твоих благодарных читателей.
– Народ не созрел для моих книг.
– Или ты не созрел для того, чтобы писать для народа.
– Народу не нравится, что я пишу?
– Не в этом дело. Понимаешь, проблема не в том, что ты пишешь, а в том, как ты это пишешь. У тебя есть очень хорошие сюжеты, поверь мне, я знаю в этом толк, но то, как ты их подаешь…
– А как я их подаю?
– Отвратительно. Когда ты рассказывал мне сюжет о девочке, которая приезжает из провинции завоевывать Москву и становится моделью, я чуть ли не плакала. Если бы ты написал дамский роман по этому сюжету, он стал бы бестселлером, как у Сидни Шелдона или Джоан Коллинз. А ты что сделал? Возьмем хотя бы название – «Молодые и трахнутые»…
– Хорошее название. Точно отражает содержание.
– И ладно бы ты использовал слово «трахнутые» в переносном смысле.
– А я его в каком смысле использовал?
– Ты прекрасно знаешь в каком. Какого секса не было в твоей книге? Оральный, анальный, садо-мазо, лесбийский, гомосексуальный, даже зоофилия…
– Таков мир моделей. Я – раб правды.
– Тогда иди работать в «Московский комсомолец»! Будешь вести колонку светских новостей.
– В «МК» нет такой колонки.
– Они откроют ее специально для тебя.
– Сомневаюсь.
– И правильно делаешь. Твой стиль не подойдет даже для «МК». Тебе прямая дорога в бульварную прессу. Тот твой роман о похищенных у ФСБ и спрятанных в Казахстане атомных бомбах, если бы его сюжет разрабатывал Том Клэнси, принес бы автору миллионы долларов. А твой тираж? Пять тысяч экземпляров. А мой процент? Слезы. Я на сигареты в месяц больше трачу.
– Том Клэнси живет в Америке, потому и получает в долларах. А ты и так очень много куришь.
– Какое ты придумал название? От твоих названий можно сойти с ума. «Ядерный педераст»! Кому ты хотел угодить этим названием? Сексуальным меньшинствам? Они на то и меньшинства, чтобы не опираться на их вкус. Зачем ты сделал главного героя педиком?
– Чтобы показать, что ничто человеческое разведчикам не чуждо. Кроме того, мне хотелось разбить надоевший образ шпиона-супермена, с бокалом мартини в одной руке, сигарой в другой и сексапильной блондинкой под мышкой.
– Тебе это удалось. Твои книги никогда не экранизируют только потому, что ни один актер не возьмется играть твоих героев.
– Экранизация всегда слабее литературного первоисточника.
– Ага. А как ты объяснишь вот эту фразу, за которую издателей чуть не распяло руководство ВДВ? «Отсутствие мозгов является основополагающим фактором для зачисления индивидуума в ряды сил специального назначения»?
– Я и не думал, что руководство ВДВ читает мои книги.
– Ему рассказали.
– А объясню я эту фразу суровой жизненной правдой. Ты сама можешь поговорить со спецназовцами и лично убедиться в моей правоте. Десантники – это глыбы мускулов, автоматов и рефлексов. Мозгами там и не пахнет. Мозги там просто не нужны. Если ты начнешь думать, в кого стрелять, вместо того, чтобы просто стрелять, тебя положат на раз-два. Специалисты со мной согласятся.